О трех кризисах на российском фондовом рынке, которые приходили неожиданно, требовали нестандартных решений и стали хорошей школой трейдинга для сумевших остаться на плаву
Так, часто приходится слышать от коллег по цеху, особенно в беседах за «кружкой чая», как они повели себя в кризис. Кто-то знал о предстоящем за два месяца и все сбросил вовремя, кто-то купил на дне и поднял тысячи процентов на отскоке. Кто-то в «шорт» встал за день до начала… В таких рассказах все сводится исключительно к успешным и своевременным действиям. Не знаю, может быть, я настолько глупый или невезучий…
Кризисов я помню как минимум восемь: три крупных («азиатские тигры» 1997 года, российский дефолт 1998-го, глобальный ипотечный 2008-го) и пять помельче (победа коммунистов в Думе осенью 1995 года, выборы Ельцина в июле 1996-го, «насдаковский» 2000-го, юкосовский 2004–2005 годов и локальный банковский 2005-го). Совру, если скажу, что хотя бы на одном много заработал. Нет, конечно, какие-то заработки были: и «вэбовки» в 1998-м скупали по 10–20% номинала, а гасили потом по полной стоимости, и «Газпром» брали по 5 руб. в декабре 1999 года — примеров много. Но чтобы резко подняться на кризисе, предугадав события, — не было такого. Кризисы всегда начинались неожиданно, и заниматься приходилось не выгребанием денег лопатой, а сложной и нервной работой, требующей принятия неочевидных решений в условиях жесткого цейтнота.
1997-Й: ОТ ИНВЕСТИЦИЙ К СПЕКУЛЯЦИЯМ
В начале лета 1997 года звезды сложились так, что мы с группой товарищей затеяли собственный инвестиционный бизнес. Один был основным инвестором, а трое других — миноритариями и менеджерами. К августу мы успели получить дилерскую лицензию, набрали в РТС длинных позиций за день или два до годового максимума и потихоньку начали заниматься скупкой. Какие там стратегии, стоп-лоссы и статистика… Стратегия была одна: российский рынок безумно дешев, надо брать подряд все более или менее ликвидное и еще несильно выросшее.
Через неделю-другую рынок начал снижаться. Сначала на 10%, потом на 20%. К этому мы еще были готовы: в конце концов и 30% мы видели в 1995 году, когда казалось, что если в Думе победят коммунисты, то рынку придет конец. Кроме того, у нас была скупка, которая частично покрывала потери от позиций на бирже. Однако когда на голубые экраны телевизоров в центральных новостных программах начали выливаться ушаты сообщений о государственных дефолтах в Азии, проблемах крупнейших мировых корпораций и т. п., все попросту запаниковали.
Я не уверен, были ли на нашем рынке в то время трейдеры, которые знали, что делать. Мы совершенно не знали. Нам казалось, что мировые финансовые кризисы — это не про нас, что мы живем на отдельной планете и кризисы у нас могут быть исключительно в результате внутренних трений демократов и коммунистов. Мы верили, что экономика России в самом начале бесконечного подъема на либеральных ценностях, а фондовый рынок — идеальный инструмент быстрого обогащения.
Рынок тем временем проседал на каждом открытии на 3–10%. Вдруг стало казаться, что потери в размере 30%, которые мы лицезрели раньше и увидели вновь, — это только цветочки, что сейчас пришло что-то, от чего рынок просто упадет в пол, а выписками из реестров лучших российских предприятий можно будет оклеивать туалеты. Скупка загибалась. Люди не были готовы продавать свои акции за наличные дешевле, чем они делали это всего пару недель назад, а котировки на РТС катастрофически приближались к ценам скупки. И мы решили играть на внутридневных колебаниях, тем более что они были просто огромными.
Это было тяжелое решение. Во-первых, давили убытки, которые уже перевалили $300 тыс., действовать быстро и адекватно с таким психологическим грузом очень трудно. Во-вторых, игра внутри дня в РТС того времени была тем еще занятием. Это сейчас сделка занимает пару секунд, трейдер сразу видит результат и оценку портфеля, а тогда она занимала минимум минут 15: созвониться с контрагентом, в быстром темпе оговорить цену и условия (предоплата, предпоставка, количество дней, валюта и т. п.), заполнить тикет (бумажку с кратким описанием сделки) и отправить его контрагенту по факсу для подтверждения, дождаться подтверждения и отдать тикет в бэк-офис для начала процедуры оформления договоров, записать сделку в файл, самостоятельно оценить портфель и его изменение в Excel.
Телефоны звонили непрерывно, а на громкой связи у нас висели две посреднические площадки, из-за чего в трейдерской комнате стояли постоянные шум и гам. Кстати, по увеличению уровня шума, доносившегося с площадок, можно было однозначно прогнозировать начало крупного движения. Тогда нужно было быстро проорать в спикерфон: «Серега, куда несут?» Если Серега отвечал «вверх», то надо было срочно покупать, «вниз» — продавать. За такой инсайд брокеру с площадки приплачивали наличными или поили пивом на трейдерских тусовках.
В один из дней мы заключили около сотни сделок на двоих. Это была адская работа, от которой к вечеру пухла голова, а в глазах мелькали черные и золотистые мушки. Когда торги закрылись, Андрюха, наш трейдер, просто лег на пол, пробормотал что-то вроде «уходите все из этой рощи, я здесь спать буду», закрыл глаза и лежал без движения минут 20.
Рынок же хоть и с резкими отскоками, но падал. Главный инвестор не выдержал и решил выйти из игры. Мы стали закрывать позиции, стараясь не завалить рынок, который уносило вниз теперь даже от наших еще совсем недавно никому не заметных объемов. В финале произошла забавная история. Мы продали, кажется, РАО ЕЭС и «Ростелеком» где-то на $50 тыс. одной достаточно крупной по тем временам компании. Курьер, поехавший подписывать договоры на следующий день, вернулся в недоумении: «А там нет никого. Только столы пустые и бумажки на полу валяются…» К счастью, случился очередной отскок, и мы продали эти бумаги повторно, но уже дороже.
В итоге за три месяца мы потеряли 45% стартового капитала. Без скупки и внутридневных спекуляций потери составили бы 65–70%.
1998-Й: СТАВКА НА ДОЛЛАР
Пятницу 14 августа 1998 года я провел в операционном отделе довольно крупного и известного по тем временам банка, уговаривая сначала операционисток, а потом начальника отдела завести наши деньги на биржу в секцию государственных ценных бумаг.
Деньги вкладывались в пирамиду ГКО. Доходность ближайших выпусков (с погашением в конце августа — начале сентября) была 40–50% годовых, но это никого не смущало. Инфляция была тоже двузначной. Краткосрочные кредиты выдавали под 30–40% годовых, а в залог банк брал те же самые ГКО. Выходила обычная пирамидальная схема: на миллион рублей покупаем ГКО с доходностью 50%, отдаем их банку в залог с дисконтом, скажем, 15%, и нам предоставляют кредит под 30% годовых. На полученные деньги опять покупаем ГКО с доходностью 50%, которые снова отдаем банку в залог, и получаем кредит, на который опять покупаем ГКО, и т. д.
С помощью такой примитивной схемы можно было выстроить пирамиду любой заданной высоты (с требуемым «плечом») и получить доходность в 200%, 300%, а то и 500% годовых в месяц. Но в нашей банковской карточке была не та подпись, и операционисты наотрез отказывались заводить деньги на биржу, предлагая подождать до понедельника. Промедление в три календарных дня срезало около 10% доходности, и я потратил несколько часов, пытаясь решить вопрос на месте. Не получилось.
В понедельник 17 августа, приехав на работу, я позвонил трейдеру банка:
— Ну что, деньги-то завели? Давай покупать будем!
— Деньги-то завели, но тут это… Ты что, телевизор не смотрел утром?
— Нет.
— Так ведь это… дефолт… Все операции с ГКО заморожены, сидим вот не понимаем, что теперь делать.
— Да ладно тебе, сегодня не 1 апреля! — трейдер банка был с чувством юмора, и мы частенько друг друга подкалывали, поэтому я решил, что он, помня о моих пятничных мытарствах, решил еще немного поиздеваться.
— Честно! Не вру и не подкалываю. Ты телик-то включи, — ответил он и положил трубку.
Я включил телевизор. По всем каналам показывали перепуганного Кириенко, которой дрожащим голосом зачитывал заявление о дефолте России по внутреннему долгу. Честно говоря, я не помню, что делал первые минут 15. Это был шок. Этого просто не могло случиться, ведь еще неделю назад царь Борис на всю страну заявил, что пора вводить уголовную ответственность для тех, кто распускает слухи о возможном росте курса доллара, а сегодня курс одним махом прыгнул с 6 до 9 руб., и купить доллары было крайне проблематично. Что означает «дефолт» и что в итоге будет с ГКО, никто не знал, и главное — было совершенно непонятно, с какими банками сейчас можно работать, а с какими нет.
Потом навалилась работа, и шок прошел, забылся за суетой антикризисных операций. Позиции компании, в которой я тогда работал, в основном состояли из векселей. Основным активом были векселя «Алросы», которые никто не мог погасить, кроме нашего директора, лично знавшего Павла Бородина (бывшего тогда, наверное, вторым человеком в государстве) и запросто договаривавшегося с «Алросой». Об этой части портфеля беспокоиться нужно было ему, но у нас оставалось довольно много позиций по другим векселям и бумагам.
В отличие от 1997 года, когда мы действовали скорее по наитию, чем по какому-то плану, за час совещания в курилке, впопыхах мы родили какую-никакую, но антикризисную программу, состоявшую из трех пунктов:
1. Аккумулировать все свободные средства, разбросанные у нас по нескольким банкам средней руки, с которыми было удобно работать, в одном надежном банке. Таким нам казался Сбербанк, точнее, его областной филиал, где у нас на всякий случай были открыты рублевый и валютный счета.
2. Срочно продать или погасить все векселя и наличные ОГСЗ, деньги вывести в Сбербанк. ГКО у нас, к счастью, не было (так и не успели купить в пятницу — как бог отвел), а позиции в акциях были смешные.
3. По возможности купить доллары или какие-нибудь долларовые активы.
Положение осложнялось тем, что наш шеф уехал по каким-то своим делам в Америку и вернуться планировал только в середине сентября. Поэтому вся тяжесть оперативных решений легла на финдиректора компании и на меня, старшего трейдера.
Уже на следующий день я сидел в кабинете директора вексельного центра весьма крупного и солидного банка с векселями на очень приличную сумму и вчерашней датой платежа. Банк уже не принимал векселя к оплате, а в кассах вкладчики записывались в длиннющие списки на досрочное получение вкладов. Однако за «откат» в размере 20% суммы лично в руки начальник центра готов был принять мои векселя к погашению. Сумма «отката» в моем представлении соответствовала примерно его зарплате за полгода-год.
Я вызванивал шефа. В Нью-Йорке было пять часов утра, но, зная патологическую жадность начальника (даже зарплату он часто выдавал так, как будто расстается с последним), я откровенно боялся взять на себя решение об «откате». К чести шефа надо сказать, что он не стал возмущаться по поводу раннего звонка. Тихо выслушав мой сжатый доклад, он еще долго молчал. Потом так же сжато продиктовал свой план: «Значит, так! Все в “Сбер” — это правильно. Особенно поторопитесь с “Империалом”, о них давно слухи шли. “Откат” не давать! Это понятно?! Вернусь, напишем письмо от Бородина, и нам все погасят по номиналу. На все рубли купите доллары. Не дороже 7 руб.!» Честно говоря, я крайне сомневался, что нам что-то погасят даже по письму от Бородина. Директор вексельного центра ясно дал понять, что жить банку осталось пару недель. Но слово начальника — закон, и мы занялись текучкой.
План работал. С «Империалом» повезло: удалось вывести свои деньги за день до отзыва лицензии у банка. На счете в «Сбере» скопилась очень приличная сумма, но, как выполнить последнее поручение шефа, мы не представляли: курс доллара уже подползал к 10 руб. Мы были между двух огней: не покупать валюту было просто глупостью, а купить ее по текущему курсу, с точки зрения шефа, означало ввести в компанию в серьезный убыток. Ведь он велел «по семь» и оправданий никогда не слушал.
Мы рискнули и провернули двухходовую комбинацию. На половину средств купили доллары по текущему курсу, а на вторую — облигаций ВЭБа. Это были валютные бумаги внутреннего долга России в наличной форме, номинированные в долларах. Объем их выпуска был небольшим, и государство решило не замораживать выплаты, а перенести на год-полтора, но на волне паники цены облигаций с погашением в 1998–1999 годах упали до 10–20% номинала. Мы рассчитывали на то, что, когда панические настроения затихнут, цена поднимется хотя бы до 30–40% и мы отыграем разницу между текущим курсом доллара и 7 руб., заказанными шефом.
Вернувшись из Америки и выслушав наш доклад до того места, в котором была озвучена цена покупки долларов, шеф начал орать что-то по поводу отсутствия профессионализма и убытков, которые будет вычитать из зарплаты. Мы с финдиректором, не сговариваясь, положили ему на стол заявления об увольнении и пошли курить. Через пять минут секретарь пронес в кабинет начальника бутылку водки и нарезанный лимон. Еще минут через 40 бутылку «Наполеона» и три нарезанных лимона.
Наш шеф и правда был человеком настроения. Когда по приглашению, которое испуганным шепотом передал секретарь, мы вернулись к нему в кабинет, он молча налил три стопки.
— Ладно, мужики, я погорячился, — было видно, что слова даются ему с трудом. — Вы, похоже, все правильно сделали.
Мы и так знали, что правильно. Облигации уже выросли до 35% номинала, а курс доллара подползал к 15 руб.
— Кроме этих векселей! Надо было «откат» давать и «вэбовок» больше брать! — шеф свирепо сверкнул глазами в мою сторону.
Я молчал. Спорить было бесполезно, гораздо продуктивнее было дать выговориться.
— Ну да ладно, кто старое помянет, того сам уволю! Завтра Паша письмо подпишет, и все вернем. Давайте выпьем, что ли.
Бородин подписал письмо, но возвращать было нечего. Хозяин банка лежал в больнице с сердечным приступом, а остатки банка растащили вкладчики, конкуренты и свои же, под «откаты». Наши потери составили около 25% активов в долларовом выражении. Можно сказать, легко отделались. Если бы не трепыхались, могли потерять существенно больше половины.
2008-Й: КОНТРОЛЬ РИСКОВ
После 2000 года рынок начал быстро меняться. Сначала практически сошла на нет скупка. Потом появился интернет-трейдинг, а с ним множество частных инвесторов и новые компании, стремительно занявшие высшие строчки рейтингов по объемам торгов. Потом ПИФы, доверительное управление и ОФБУ. Как и положено на рынке с развитой инфраструктурой, возможности получения быстрой прибыли резко сократились. На место романтики, находчивости и хорошей реакции пришла почти рутинная работа по глубокому анализу информации, контролю рисков, совершенствованию методов принятия решений, разработке торговых алгоритмов и роботов.
«Кризиса хорошего на вас нет», — говорил я иногда, слушая обсуждение молодыми трейдерами очередной инвестиционной идеи, которая представлялась мне слишком рискованной. «Нам и без него хорошо живется», — отвечали они и просили лимитов на покупку «мусорных», по моим понятиям, облигаций или какой-нибудь региональной экзотики.
К августу 2008 года наша компания подошла в полной боевой готовности. Широко диверсифицированный портфель, минимум заемных средств, отлаженная процедура принятия решений, максимально возможная автоматизация операций, надежный и многократно проверенный риск-менеджмент. И все же банкротство братьев Леманов стало неожиданностью. В такой исход не верилось до того, как он стал историей. Первый сохранившийся у меня «кризисный» документ датирован 5 сентября 2008 года. Это аналитическая записка, в которой указывалось на вероятность резкого падения цен и предлагалось собрать внеплановое заседание инвестиционного комитета для обсуждения возможных действий. Уже через две недели стало понятно, что инвестиционному комитету надо собираться ежедневно, а иногда и по два раза в день.
Первым нашим решением стало отключение всех роботизированных стратегий управления, поскольку роботы никогда не торговали в кризисных условиях и было совершенно непонятно, как они себя поведут. Как выяснилось потом, это было ошибкой, не слишком значительной, но все-таки. На одном из счетов доверительного управления, видимо, в спешке робота не отключили, кроме того, в отличие от прочих этот счет за время кризиса ни разу не вызвал подозрений риск-менеджеров и по итогам года показал один из лучших результатов.
Основной проблемой были паевые фонды, которые нельзя было полностью вывести в наличные деньги из-за требований ФСФР. Тогда мы приняли решение, опасное в обычной ситуации, но оправданное в кризисной: продать все бумаги второго и далее эшелонов и свести портфель к «голубым фишкам». Одновременно с этим мы стали наращивать короткие позиции по фьючерсам, страхуя таким образом спотовые портфели. Стратегия оказалась верной, но как же трудно было ее реализовывать осенью 2008-го, когда биржа закрывала торги, фьючерсы «падали на планку» (цена контракта упиралась в установленные на день ограничения, торги фактически замирали), ФСФР запрещала короткие продажи, а доллар рос почти как в 1998 году…
Я видел, как тяжело нашим молодым трейдерам, выполнявшим этот план, продавать второй эшелон по ценам на десятки процентов ниже покупной, как страшно им покупать ВТБ по 2,5 коп., а «Газпром» ниже 100 руб., тогда как неделю назад эти акции стоили 4 коп. и 140 руб. соответственно, и никто не мог гарантировать, что они не упадут еще. Я все это видел и завидовал им, вспоминая 1990-е… Уже потом, спустя год, один из них сказал мне в курилке: «Я теперь понял, почему вы все время так хотели кризиса. За те полгода я узнал и понял в несколько раз больше, чем за предыдущие три года!» Это чистая правда.
Я знаю, что впереди будет еще много кризисов — маленьких, средних, крупных, которые для большинства будут приходить неожиданно. Однако минувшие кризисы научили меня, пожалуй, нескольким вечным и простым истинам.
Первая истина. На фондовом рынке никому нельзя верить: аналитикам, сейлзам, контрагентам, менеджерам компаний, своим людям наверху, Бородину, премьер-министру… Даже себе, если кажется, что нашел выгоднейшую сделку безо всякого риска. В особенности я не верю людям, которые заявляют, что торгуют всегда в плюс или в сделке нет никакого риска. Мой опыт работы практически на всех секторах фондового рынка подсказывает, что доля успешных операций близка к 1/2 и каждая обязательно несет в себе риск. Сделки, где риск виден сразу, самые надежные и простые, если же риска на первый взгляд нет, то его нужно тщательно искать. Иногда рынок мне представляется эдаким первобытным лесом, в котором каждый охотится, а главный враг настоящего трейдера-охотника — опасный зверь «Риск». Его нужно выследить и убить, но зверь хитер и страшно коварен. И пока ты не заимеешь на своей шкуре десяток глубоких шрамов от его когтистых лап, ты не настоящий охотник.
Вторая истина. Кризис наступает неожиданно, и худшее, что можно предпринять, — сидеть и философски наблюдать за происходящим. В период кризиса надо трепыхаться, взбивать пену, искать возможности, которых в такое время появляется очень много, и рисковать. Тогда есть шанс выкарабкаться.
И, наконец, третья истина. Кризис — это лучшее время для обучения трейдингу.
Вы уже сейчас можете начать изучать Видео курс- роботы в TSLab и научиться самому делать любых роботов!
Можно записаться на следующий поток ОнЛайн курса «Создание роботов в TSLab без программирования», информацию по которому можно посмотреть тут->
Также можете научиться программировать роботов на нашем Видео курсе «Роботы для QUIK на языке Lua»
Если же вам не хочется тратить время на обучение, то вы просто можете выбрать уже готовые роботы из тех, что представлены у нас ДЛЯ TSLab, ДЛЯ QUIK, ДЛЯ MT5, ДЛЯ КРИПТОВАЛЮТЫ!
Также можете посмотреть совершенно бесплатные наработки для МТ4, Квика, МТ5. Данный раздел также постоянно пополняется.
Не откладывайте свой шанс заработать на бирже уже сегодня!
